Отправлено: 29.03.09 18:06. Заголовок: Творчество

 Отправлено: 01.04.09 19:55. Заголовок: Доооо, просто ангел)..

Доооо, просто ангел)))

 Отправлено: 01.04.09 19:56. Заголовок: ога, когда сплю зуба..

ога, когда сплю зубами к стенке XDD
только цинкового гробика нехватает для полной картины XD

 Отправлено: 01.04.09 20:51. Заголовок: )))))))))))))))))..

)))))))))))))))))

 Отправлено: 01.04.09 20:51. Заголовок: не улыбайся так... э..

не улыбайся так...
это пугает...

 Отправлено: 01.04.09 21:37. Заголовок: ХДДДДД..

ХДДДДД

 Отправлено: 02.04.09 11:51. Заголовок: у меня закрадываютьс..

у меня закрадываються подозрения, что ты надо мной издеваешься...
три часа давно прошли, а текста все нет!

 Отправлено: 02.04.09 12:26. Заголовок: нда, меньше всего ож..

нда, меньше всего ожидал увидеть здесь Тиамат) Мне не тягаться, но разрешите уж поделиться прозой. Собственно, тоже кусок.

Ольга Садей (Chloe Taele), "Предновогодняя история"

Я жил так же, как многие в моем родном городе. Простая работа в офисе с бумагами, пьянки по пятницам до вечера субботы, редкие связи без особых привязанностей... Только я при всем этом еще и писал. Писал короткие рассказы-зарисовки про однополую любовь и публиковал их во Всемирной Паутине, вполне осознавая, что большая часть потенциальных читателей их никогда не увидит. И изнывал от тоски... Меня ничего не интересовало, даже эти мои сказки, непременно - со счастливым концом. Было просто тускло...
Связь с родителями я оборвал еще тогда, когда мне впервые высказали за то, что я патологически асексуален, еще года три назад... С тех пор много изменилось, появились в моей жизни и девочки, и мальчики, но все, как один - на одну ночь. Я не мог привязаться к кому-либо, ну просто не получалось. И от этого было еще больнее, еще горше. Хотелось выть на луну...
Да, я слабый человек, не желающий бороться. Ну просто... Незачем мне жить, все, что мог, я уже сделал. Я так считал. Посему - попрощался с постоянными читателями, улыбнулся себе в зеркало и вскрыл вены. Сначала было немножко больно, а потом ничего...
Когда я пришел в себя в больнице, то было гораздо более обидно. Как оказалось, это одна из бывших приперлась в гости, а тут картина Репина "Приплыли" - дверь открыта, хозяин квартиры уже посинел и кровью истек... В общем, увезли, реанимировали. Я, помнится, тогда еще решил: не судьба, значит, есть у меня еще какое-то дело на этой грешной Земле.
И стал выздоравливать.
Вскоре меня перевели в обычную палату, да тут какое-то осложнение... Лежал я долго. Соседи по палате менялись калейдоскопом: все уходили и приходили, не задерживаясь особо. А потом появился какой-то мальчишка, к которому не прибегали родители и приятели, и который так же, как и я, слегка задержался в больнице. Медсестра, странно поглядывая на него, сказала, что он такой же неудачник-самоубийца, как и я, только я исправился, а он все еще думает об этом деле. И что зовут его Леня. А потом забрала у меня новые рукописи, пообещала набрать и выложить в Сети... Как оказалось, прожить мне без моего так называемого творчества было нереально.
А еще медсестра говорила, что Леня из их персонала, бывший студент медвуза, знаком с половиной больницы. И в самом деле: к нему часто заглядывали врачи и сестрички, что-то говорили... Он даже смеялся, отвечал. А потом снова подолгу лежал, уставившись в потолок и не обращая ни на что внимания. Потом та самая медсестра, Анечка, принесла ему какие-то распечатки, а мне - отзывы на мой последний рассказ... История в стиле фентези про вампира и человека вызвала десятки откликов, в большинстве своем - критических, мол, вы нагло пренебрегаете всеми нормами вампирской культуры и все такое... Я посмеялся и отдал Ане новую работу. А через пару вечеров Леня впервые за весь срок нашего "заточения" обратился ко мне.
- Это ты написал? - он протянул мне ту распечатку, которую принесла ему Аня. Я бросил взгляд на листы и кивнул. Одно из первых, слабеньких, на мой взгляд, но людям нравится. Вот и ему, похоже, понравилось. - Красиво.
- Спасибо.
Вот и все. Он потом читал еще что-то из моего, кое-что записывал в трогательный блокнотик со спящей кошечкой. Аня, увидев этот блокнот, перекосилась и шепотом пожаловалась, что именно в этом блокноте написал свою предсмертную записку. Я дождался, пока она уйдет, и попросил у Лени блокнот, посмотреть... Он пристально посмотрел на меня и кивком разрешил. Там и в самом деле была записка; стандартный текст, как это часто описывают в любовных романах: люблю, простите, больше не могу и все такое. Он смотрел на меня, пока я читал, смотрел своими странными и немного страшными светло-серыми глазами, смотрел безо всякого выражения, как кукла.
- Как?
Он понял, о чем я спрашивал и молча показал руки. От локтя к запястью тянулись длинные шрамы, да и в целом руки были порядком расцарапаны. Закусил губу, когда я провел пальцем по темному еще следу. В этот момент вошла Аня... Потом долго ругала меня за то, что я касался этих шрамов, дескать, они могут разойтись и тогда придет Ленечке песец пушистый с потомством. А сам Леня после этого, кажется, стал гораздо более доброжелательно относиться ко мне, спрашивал о чем-то...
Спустя еще пару дней к нему пришли. Судя по тому, насколько эта женщина была на него похожа и насколько была старше - либо мама, либо тетя. Он побледнел, через проход сжал мою руку, умоляя остаться. Я остался. Пересел к нему на кровать, обнял за плечи, наклонился, шепча что-то успокаивающее на ушко. Женщина презрительно смотрела на нас обоих и, подойдя, замахнулась для удара:
- Ты опять, щенок?! - ее рука ударилась о мою ладонь, закрывшую щеку Лени. Мальчик сжался в моих объятиях, будто хотел спрятаться от женщины. - А ты еще кто?
- Пациент, - я улыбнулся. Холодно, почти отстраненно, глядя прямо на нее: в такие же светло-серые глаза, как и у мальчика, дрожащего в кольце моих рук. - А Вы?
- Я мать этого малолетнего извращенца! - женщина сорвалась на крик. Леня снова сжался, пряча лицо у меня на груди. - Какого черта ты обнимаешь моего сына, ты... - она осеклась. Леня замер, а я расслабил сжатую в кулак руку. За спиной женщины беззвучно открывала рот Аня и один из докторов, пожилой уже профессор Афанасий Павлович. Профессор тяжело вздохнул и подошел к женщине:
- Лидия Васильевна, будьте добры, покиньте палату.
- Заткнись, старый хрыч! Какого черта вы его спасали?! - Лидия повернулась, на миг выпуская из вида и меня, и Леню. Мальчик мгновенно перебрался на мою кровать (по моей настойчивой просьбе, выраженной в виде пинка под место, на котором нормальные люди сидят, а он ищет приключений), а я замер в проходе.
Афанасий Павлович прокашлялся, сцепил руки в замок.
- Я вынужден настаивать. Ваш сын был против Ваших посещений.
- Мне наплевать! Он позорит всю семью своими наклонностями, эта мразь ложится под каждого мужика и свидетелем этого были вы оба! - ноготь с длинным острым ногтем, покрытым лаком кроваво-красного цвета, ткнулся в мою сторону. Я недоуменно уставился на столь уже удивленного Афанасия Павловича, а Аня сморщилась, выразительно проводя ребром ладони по горлу.
- Лидия Васильевна, - мой голос звучал вкрадчиво и с некоторой долей очень ненатурального уважения. - Сделайте одолжение, идите на... - указание последовать лесом женщина восприняла в штыки. А в ответ на подробное объяснение альтернативного пути, цитирую, "задом до Парижа с пригородами", в полголоса предложенный Аней, побагровела и молча открывала и закрывала рот, как рыба, вытащенная из воды. Я слышал сзади прерывистое дыхание Лени, хватала ртом воздух его мать, одобрительно улыбалась мне Аня, прижимающая к себе очередную порцию распечаток. Видимо, принесла чтиво Лене.
- Ты! - этот же самый ноготь ткнулся в мое плечо. Я демонстративно приподнял брови, скосил на него взгляд. - Какого черта ты заступаешься за этого мальчишку? Неужели так понравилась его молодая блядская задница?
- Не могу ответить на ваш вопрос, потому как не знаю, - я мило улыбнулся. - И все же рекомендовал бы вам выйти и не заставлять меня прибегать к грубой физической силе.
Странно, наверное, смотрелось. Небритый мужик в спортивных штанах и футболке стоит, улыбаясь, напротив разъяренной бабы размером с маленького носорога, чьи телеса затянуты в пронзительно-розовый костюм. А где-то рядом сидит как мышка и только тихонько дышит паренек на вид чуть старше семнадцати лет, не спускающий взгляд с обоих. Только на вид - по паспорту Лене было хорошо за двадцать. Судя по словам Ани, конечно, с Леней мы никогда об этом не разговаривали...
В конце концов я прицельными пинками выгнал ее в коридор, где инициативу подхватил охранник, вызванный Афанасием Павловичем. Аня оставила на моей тумбочке успокоительное и распечатки для Лени, а мальчик долго еще плакал в мое плечо, не стыдясь своих слез и не скрывая их; благо в четырехместной палате нас было только двое.
Он уснул у меня на плече, вцепившись в меня как в спасательный круг. Перепуганный, уставший от всего на свете малыш, не имеющий друзей, которые могли бы поддержать, запутавшийся в себе и чужих... Сероглазый ангел, спустившийся на землю, насмешкой судьбы брошенный в наш жесткий и злой мир. Ангел, ангелочек... Хрупкий, с нежной прохладной кожей, которая казалась серебряной в неверном свете луны и звезд, пушистыми светло-русыми волосами, рассыпающимися веером по подушке и моему телу. Эдакий теплый кусочек беснующейся за окном вьюги - воздушный, невесомый, как хлопья снега.
Я долго поглаживал его плечо, успокаивая, шептал что-то ласковое, дожидаясь, пока он затихнет, и в мыслях впервые за очень долгое время было пусто. Совсем.

 Отправлено: 02.04.09 14:00. Заголовок: *разьяренно!* от че..

*разьяренно!*

от чего вы все такие изверги? почему вы не выкладываете все и целиком??
а еслт я так буду поступать???

даже, как-то обидно...
не за себя...
наверно...

 Отправлено: 02.04.09 14:45. Заголовок: все целиком - слишко..

все целиком - слишком много) И потом, а вдруг не понравится...

 Отправлено: 02.04.09 14:58. Заголовок: ну, не все в один по..

ну, не все в один пост...
и, да... все целиком!
плохое же никто не собирался выставлять...

хотя, лучший ориджинал, что я когда либо читал - "Пылающая комната"
вот только никак текст не отышю Т______т

 Отправлено: 02.04.09 16:31. Заголовок: Раз пошла такая пьян..

Раз пошла такая пьянка...))) (Кстати: Проды!)

На суд общественности: жалостливая история Олега, написанная давно. Warning: в той версии событий Олег - ясновидящий, но покуда здесь должность была занята, то и биография немножко изменилась.

Не вижу зла


«Меня зовут Олег и через месяц мне исполниться семнадцать.
Я сижу на полу, в кабинке туалета, в женской уборной и осознаю, что черта, за которой все иначе – вот она, позади, пересечена. Ничто не мешает мне прекратить размазывать по лицу кровь, подняться к себе в номер, и, схватив паспорт с деньгами, бежать отсюда так быстро как возможно. Без двадцати минут полночь. Я успею на поезд, если поспешу. Я говорю это себе так убежденно, словно действительно могу встать и уйти. Я не сделаю этого»
Дальше писать на стике невозможно. Олег осторожно, кончиками пальцев взял исписанный клок бумаги и спрятал за бачком, так, чтобы уборщики его не заметили. С недавних пор это стало навязчивой идеей. Писать вот такие маленькие записочки и прятать их в разных местах. Олег надеялся, что когда-нибудь сможет вернуться и собрать все эти комментарии к собственной жизни. Манию прятать короткие записки в туалетах, тамбурах, пазах вентиляционных решеток, а временами – под особенно приглянувшимся камнями или в трещинах асфальта Олег себе прощал.

Первую запись Олег сделал после похорон брата. Записка до сих пор лежит в его комнате, плотно прижатая ножкой письменного стола к паркету.
«В школу не хожу. Мама говорит, что Андрей умер. Постоянно подчеркивает «умер, умер, умер, умер» и отец ее не исправляет. На самом деле – это ложь. Его убили. То ли в пятницу, то ли в субботу, до сих пор неизвестно. Мне кажется, что это неправда. Что он жив и где-то прячется, устроив дурацкий розыгрыш, или, может, это какая-то ошибка, или я сплю. Это иллюзия. Я читал, такое бывает, очень закономерное чувство. Говорят, потом приходит горе. Не знаю еще. Если бы я увидел его, в последний раз, может, и не сомневался. Но гроб открыть мне не позволили, даже перед самой кремацией. А теперь от братика осталась сажа, перемолотые остатки костей и пепел дерева, в которое его упаковали. Не верю. Мама не верит в другое. Отказывается, что кто-то мог поднять на него руку. А еще она заперла спальню Андрея и отобрала у меня все его фотографии, только те, что на компе остались, самые свежие. Записал на диск, а диск спрятал. Она же вспомнит.»

Многократно сложенный листочек бумаги, спрятанный между подушками на заднем сидении отцовского джипа.
«Владимир Петрович просил посмотреть, не лежит ли где в доме органайзер Андрея. Он его везде таскал – здоровенная распухшая книга с вечно выпадающими листами. Я и пишу сейчас на оборотке одного из таких листов, здесь еще «срочно выполнить» двухлетней давности. Андрей вел ежедневник по системе Франклина. Вл. Петр. – это следователь по его делу. Дела уже никакого нет, отец постарался, чтобы все быстренько закрыли. Вроде бы как несчастный случай. Как именно Андрей умер, мне никто не говорит. Вот только Вл Петр человек добросовестный, ему на пенсию скоро, сказал, что я на его внука похож. Я про этот чертов ежедневник вспомнил, предположил, что его убийцы забрали, а Вл Петр посоветовал мне сначала дома поискать. Поищешь тут, когда дверь заперта. Ключ мама хранит в сахарнице, думает, я не знаю. Средневековая глупость. Родители ушли, я шарился в Андреевой комнате. Боже мой, там все так же. Буд то он сейчас войдет, и начнет лихорадочно на столе убирать и застилать кровать. Она все еще разобранная. Я добрых полчаса лежал, уткнувшись в его подушку. Я не верю, что Андрей умер, но мне уже его не хватает. Ежедневник я нашел, но как раз вернулась мама, так что начался жуткий скандал, и мне только этот бесполезный листочек удалось в карман спрятать. В итоге – меня отправляют в ссылку на дачу.«Отдохнуть». Целые выходные в одиночестве, я даже рад. Пишу в машине, буквы корявые»
Тетрадь по биологии, одиннадцатый класс. Запись на обороте.
«Я сошел с ума. Мы приехали в пятницу днем. Здесь такое страшное захолустье, дом на отшибе поселка, рядом с лесом. Пришлось выслушать полуторачасовую лекцию на тему «как переживает мама», «какой Олег бесчувственный» и «взрослым лучше знать». Я, черт возьми, тоже взрослый! Мне скоро семнадцать! А потом отец выгрузил мне корзину продуктов, запас воды, собрался и уехал. Я не сразу понял, что он меня запер. И даже не испугался, разозлился только очень.
Вечером начался дождь. А потом – гроза. Электричество вырубило почти сразу.
Ладно, возможно, я и не настолько взрослый. Андрей всегда смеялся, что я, как ребенок, боюсь темноты. Боюсь, но не то, чтобы очень. Ко всему привыкаешь, а в темноте можно лечь спать, и притвориться, что ее нет. И тебя нет.
Дом издавал жуткие звуки. Скрипел, трещал, мне казалось, что его сейчас сметет бурей. Темно – хоть глаз выколи. И в этой темноте мне все мерещилось что-то неописуемо страшное. Например, мертвый Андрей. Чушь. Идиотизм. Я едва не умер, когда ветром выбило стекло на втором этаже. А потом – в столовой. А потом сквозняком открылась дверь в зал, где я сидел, забившись в угол, будто это могло меня спасти. И мне казалось… В темноте что-то шевелилось постоянно. И оно на меня смотрело. Долго. Часы.
А потом у меня в голове будто открылись створки чудовищных, тяжелых ворот, медленно, расслаивая тьму и действительность. По ту сторону… и слов нет, чтобы описать. Я ринулся туда – разумом, чувствами, всем, чтобы сбежать из темного дома, …и оказался в гараже.
Там «Крезс» когда-то проводили репетиции, я помню этот гараж. Но все здесь изменилось. Исчезли постеры на стенах, исчезла аппаратура, даже конструкция из пивных бутылок – нечто авангардное, каждую выпитую приклеивали суперклеем к полу или стенам или другим бутылкам, все исчезло. Только лампа накала свисает сверху, только голые стены и Андрей голый на полу. Я так обрадовался, что он живой. Я видел, что с ним не все в порядке, но это поправимо, это мелочь, что может быть страшного в разбитом лице? Или сломанной руке. Или… О, Господи, не могу я писать, и все, даже вспоминать не могу.
Его били. Подозрительно похожей на монтировку штукой. Долго. У меня хороший брат. Очень смелый, очень сильный. Он только ругался на них, и все. Почему он не сопротивлялся? Я не знаю, это для меня такая загадка… Их всего трое: размытые текучие тени. Как я ни стараюсь – я не в силах разглядеть ни их лиц, ни их одежд, ни даже точно сказать их рост. Может даже кто-то из них женщина. Я не знаю. Андрей – не такой как я. Я очень похож на маму, а он – на отца. Даже выше отца, такой же широкоплечий и темноволосый. И Андрей занимался боксом после армии. Почему он не сопротивлялся?
Брат только ругался, обзывая их по-всякому. И ни разу по имени. Потом ему сломали челюсть. Его били очень долго, а он ни разу так и не отключился. Время от времени, кто-то из них отходил: выпить пива, покурить, или прожевать бутерброд, или еще зачем-то. Они не переговаривались между собой. А потом принесли мусорные пакеты.
Андрея разрезали на части.
Это все неправда, это не может быть правдой, в человеке не так много крови, и люди умирают от шока, когда с ними такое делают, правда? Я чокнутый придурок, только мне могло такое привидится, у меня самая извращенная фантазия на свете.
Сначала Андрею отрубили правую стопу. Не сразу. Двое держало его, а третий – рубил и рубил маленьким топориком, не попадая по одному и тому же месту кости. Кровь не лилась – разбрызгивалась. Андрей начал кричать. Дико. И все равно не сопротивлялся. Стопу отделили от тела и бросили в мешок. Потом – левую. Потом – ногу до колена. И вторую. В мешок. До бедра. Вторую. В мешок. Одна из теней поскользнулась на крови. Ушла куда-то в угол и гараж заполнила музыка. «Тонкие цепи зла», хитовая композиция, одна из лучших «Крезса», так даже первый альбом назван.
Гениталии. Правая кисть. Левая кисть. Мешок. Рука до локтя, рука до плеча. И Андрей был жив. Разрубленный на части, в собственной крови, под звуки любимой песни.
То, что осталось от брата, перевернули на живот и принялись рубить топориком спину. На неравные, брызгающие кровью кусочки. Я чувствовал ее вкус. Кровь поселилась везде, проникала с воздухом в легкие, со слюной – в желудок, красные пятна застилали глаза.
Я ничего не мог сделать. Господи, я пытался. Мне хотелось сорваться с места, кричать, остановить безжалостный топор – я вспомнил, он хранился в гараже, на случай, когда после репетиции мы выбирались в лес. Я мог только смотреть.
Я был почти счастлив, когда брату отрубили голову. Не с первого раза. С пятого. Тот, кто орудовал топором, приноровился. Другой поднял голову Андрея за волосы, кажется, разговаривая с ней. Из разрубленной шеи торчали жгуты артерий, лилась кровь – сплошным потоком, и болтался желтый тяж спинного мозга. Или чего-то другого. Не знаю. Не хочу знать. У Андрея длинные волосы. Голова моего брата открывала и закрывала рот, глаза дико вращались, вылезая из орбит. А потом тень швырнула голову другой тени и та запихнула ее в мешок.
И вдруг оказалось, что уже день, я на даче, пол усеян стеклом, шторы сорваны, столик и кресла перевернуты. Мне спасло жизнь то, что я сидел в углу между диваном и стеной. В обоях и обивке дивана застряли осколки.
А еще меня стошнило кровью. Оказалось, я сгрыз себе пальцы. Хорошо, успел перебинтовать, пока отец не приехал. А еще оказалось, что уже воскресенье, а не суббота. Андрея убивали с вечера пятницы до воскресного полдня. То есть я галлюцинировал все это время. Потому, что это галлюцинация. Это не правда. Такого быть не может.
Я сошел с ума.»

Запись на листе формата А-4, запертая в сейфе следователя по особо важным делам Грегорьева В.П.
«Они хотят, чтобы я ходил в школу. Водитель отца привез меня к этому зверятнику и выпихнул из машины. Еще и охраннику на входе сказал, что домой меня он тоже заберет. Пришлось отсидеть первый урок. Биологию. В кабинете везде эти таблицы гадские, строение тела, органы размножения. Меня стошнило. Училка отправила в медчасть. Пришлось сваливать из школы через женский туалет на втором этаже.
Я должен знать, что все это было не так. Андрея убили. Звучит кошмарно, но, пожалуйста, Господи, не так.
Я отправился на работу к Владимиру Петровичу. Его еще не было, но Даша – это его помощница, впустила меня в кабинет, сказала, чтоб я подождал и никуда не уходил, а она сейчас вернется. Наверное, я безумно выглядел. Даша заставила выпить меня лекарство, жутко воняло валерьянкой, и прилечь на диване. Диван кожаный и скрипит. Я и сейчас на нем лежу. Не очень удобно писать на мягком поручне. Владимир Петрович, простите, что лазил в вашем столе.
Но мне, черт возьми, нужно знать, и я не могу больше молча глотать ложь! Я видел дело Андрея. Видел фотографии. Если Вы боитесь истерики – ее не будет, я не стану Вас дожидаться, уйду сейчас. Я очень хочу, чтобы Вы нашли этих подонков. Пакеты с телом Андрея нашли на мусорке, я прочитал. Я думаю… вы, пожалуйста, проверьте, я думаю… его убили в гараже за «Кристаллом», там раньше группа Андрея проводила репетиции. Я вас очень прошу, проверьте. Мой телефон Вы знаете. Не ругайте Дашу.»

Выдранный из тетради листок в клетку. Много раз сложен и закопан в клумбу, рядом с прокуратурой.
«Вл. Петр. позвонил через семь минут. Он ругался. Обзывал меня идиотом и требовал сказать, где я нахожусь. Я соврал, что вернулся в школу. Я не обижаюсь на него, Вл. Петр был в ужасе. Требовал рассказать, что за группа и что за гараж. ОНИ НЕ ЗНАЛИ, КЕМ РАБОТАЕТ АНДРЕЙ. Проверяли его университетских знакомых, его невесту, партнеров отца, и не знали, где он работает.
На том конце трубке молчали, пока я рассказывал про «Кревз». Про то, как еще со школы собирались вечерами – каждый день, кроме вторника, и по выходным, на репетиции. Про местячковые концерты. Про то, как провалили первый альбом, и все остались в долгах. Отец ненавидел то, что Андрей предпочитает учебе гитару. Брат сам никуда поступить не смог, а родители отказались оплачивать ему учебу или откупать от армии. Андрей со скандалом ушел служить. И со скандалом вернулся. Заявил, что ничем кроме музыки заниматься не собирается.
И тогда отец его купил. Андрея. Обещал оплачивать реквизит, и сцены и рекламу, все, что понадобиться, а Андрей, в свою очередь, должен закончить юридический.
Мне кажется, папа сам удивился, как все хорошо у него получилось. Ну, или плохо он просто не умеет. Андрей втянулся в учебу, ему нравилось, собирался потом в аспирантуру. А «Кревз» прославились. Сразу. Они правда здорово играют, а Филин – гениален. Андрей играть перестал, но взял на себя обязанности и менеджера и финансового директора, и бог знает еще кого. На каком-то концерте познакомился с Людой и через месяц они уже условились о дате свадьбы.
Я немножко обижался. Андрей – мой единственный близкий человек. Мне его не хватало часто, а сейчас не хватает… не буду об этом пока думать. Месяц назад Андрей запретил мне приходить на репетиции. Просто так, не объясняя причины. И я послушал.»

Еще один тетрадный лист, под морозильной камерой в доме Олега.
«Я много думал. Разговор с Вл Петр натолкнул меня на разные мысли. Вот:
1. Почему Андрей запретил мне приходить на репетиции? Считал, что мне опасно? Хотел оградить? Почему же не объяснил, не предупредил?
2. КАК МОЖНО БЫЛО СКРЫТЬ МЕСТО РАБОТЫ АНДРЕЯ? Кто это сделал – я догадываюсь. Отец. Деньги могут все. Но ЗАЧЕМ?
3. Моя галлюцинация не врала в одном, может, правда и остальное? Кто-то, знавший о гараже, знавший, где ключи, тщательно подготовившийся к убийству. Я боюсь думать дальше.
4. В воскресенье вечером был концерт. Последний – дома, открывающий «Большой Тур». А в понедельник утром – поезд и через всю Россию – до столицы, а потом – к Японии, на осенний Джей-Рок Фестиваль.
5. Они специально подгадали время. Успеть на концерт. И уехать.
6. Господи, это кто-то из группы. Кто-то кому Андрей верил, кого считал друзьями. Кого я, считал своими друзьями.
7. И я не знаю кто.
Кажется, я не сплю четвертые сутки. В глазах рябь.»

В туалете поезда, вырванный из блокнота лист, приклеенный скотчем под умывальником.
«Вл Петр ругается. Я держу телефонную трубку на вытянутой руке, чтобы не слышать его воплей. Он беспокоится за меня, потому, так и орет. Вчера я написал родителям записку что уезжаю, мне нужно отдохнуть – от них и от дома, и я буду с друзьями. Я перехвачу «Кревз» в Москве. Не знаю, что дальше, но больше ждать неизвестно чего не могу. Как Вл Петр не старался, дело не возобновили. Убийцы моего брата живы, на свободе, наслаждаются славой, а я не знаю кто они. Это угнетает. Это сводит с ума. Я смотрю на людей вокруг и думаю: кто? Кто, из них способен на такое зверство? И кто из них сделал это? Сориентируюсь на месте, деньги есть.»

Вторая записка, спрятанная за бочком женской уборной в киноконцертном зале.
«Все вышло из-под контроля. Я действительно идиот, я ничего не понимал, не понимаю и сейчас, прав был Вл Петр. Он обещал звонить, но от него уже неделю нет даже смс. И не отвечает на мои. Он у меня в телефоне под именем «Валя». Еще есть номера родителей и Андрея. Ни родители, ни брат не звонят. Я схожу с ума.
В Москве получилось как нельзя лучше. Я приехал перед концертом, меня все сразу узнали, только сказали, что я вытянулся и стал еще «милей». Какое идиотское слово! Выражали соболезнования. Я сказал, что приехал, потому, что хочу их еще раз послушать. Вспомнить Андрея. Господи, какую я чушь нес! Меня не выгнали. Я оказался неожиданно полезен: любимый набор микрофонов Филина куда-то исчез, и тот злился, места в гостинице забронировать забыли, и, получалось, после концерта некуда деваться, и нужно организовать банкет, и черт его знает, сколько еще подобных мелочей. Подозреваю, организаторством занимался Андрей, и без него все перепуталось. Найти микрофоны. Вызвонить гостиницу. Заказать еду и выпивку. В итоге – меня не прогнали. И в следующий город я уже ехал вместе со всеми.
У «Кревз» отдельный вагон. Закрывающиеся купе, ковровые дорожки в коридоре, кондиционеры. Вагон прицепной, он – наш личный. Нужно только договариваться с ж/д администрацией и переводить им деньги, а они цепляют нас к тому или другому поезду. Один раз даже ехали в хвосте товарняка. Очень шумно.
Филин в первый же вечер в поезде позвал меня к себе. Поговорить. Он… поставил меня перед условиями, приняв которые я могу остаться. Спрашивал, за чем на самом деле я приехал. Я сказал, что сбежал из дому. Тоже правда. То есть, тогда это не выглядело как условия. Как симпатия. Как надежда.
Филином я восхищался с пятого класса. Тогда его еще называли Филей, но играл и пел он уже гениально. И, даже в школе, он выглядел как звезда. Я им восхищался почти так сильно, как братом. Тем более, они дружили. Не было ничего странного, чтобы искать внимание Филина и хотеть быть рядом, и слушать его: как он едко высмеивает политику или одноклассников, обсуждает девушек, книги, музыку. Как поет. Вокруг всегда было много тех, кто заглядывал ему в рот.
Той ночью между нами ничего не было. Мы просто лежали, обнявшись, и разговаривали. А еще иногда целовались. Немножко стремно было, потому, что я никогда с парнями… черт, и с девушками тоже не разу.
Я убедил себя, что этот мужчина рядом не может быть одной из теней, расчленивших моего брата. Мне, кажется, впервые было спокойно. И хорошо. Я даже уснул у него.
А когда приехали, закрутилась уже знакомая кутерьма. И опять эта чепуха с микрофонами. Заколдованные они, что ли? Кто-то поставил на коробку чемодан, и та треснула. Цела ли вся аппаратура, я не успел проверить, ребята ушли на сцену.
Мне казалось, что все здорово. Замечательный звук, эйфория в зале. А на традиционную пьянку после концерта Филин пришел уже готовый. Стал орать, что микрофоны дрянные, и еще кучу всякой гадости.
Филин избил меня и изнасиловал. На глазах у всех. Или сначала изнасиловал, а потом избил? Я не помню. Нашел еще одну свою записку. Какая-то муть, про то, что черта пресечена. Не помню как писал ее.
Кажется, сотрясение. Ужасно тошнит, едва добежал до туалета. Женский – не женский, все равно. Здесь даже лучше чем у нас. Безопасней. Пытался дозвониться «Вале», но он не отвечает. Утопил в унитазе телефон. Бесполезный.
Тело жутко болит. Внутри – тоже. Хорошо, кровь свернулась.
Пойду вымоюсь. А потом – искать запасные микрофоны. Или сначала микрофоны?
Филина никто не остановил. Даже не пытался.»

«Я живу с ним в одном купе. Вчера Филин едва не поймал меня, когда я лазил в его мобильном. Я запомнил имена и номера, но мне это ни о чем не говорит. На время телефонных разговоров он выставляет меня из купе, но иногда удается подслушать. Речь там идет не о музыке. О деньгах. Такое ощущение, что все ему должны.
Мне тошно, когда он ко мне прикасается»

« Два последних концерта сорвались. А Филин срывался на мне»

«Крокед ко мне пристает. Я делаю все, чтобы не оказаться с ним в одиночестве, но ему, кажется, все равно, что кто-то увидит.
Я не выдержал и пожаловался Филину. Мне отчего-то казалось, что он заступиться. В конце-концов, он меня трахает.
Филин закрыл дверь купе, прижал меня к полу – всем своим весом, я думал, задохнусь, тем более, он мне рот рукой закрыл. Филин ломал мне пальцы. Один за одним. На левой руке. Думал, я левша. Обычно я пишу и ем левой, а так могу и правой тоже. Вот он и заметил. Оказывается, это не так уж и больно.
Потом вытолкал меня в коридор, вместе с моим барахлом и нелепо растопыренными пальцами и стал орать какую-то чепуху, из разряда «отдам в хорошие руки».
Руки очень быстро нашлись, и я даже не сопротивлялся, когда Крокед затянул меня к себе в купе. У него грязно. И воняет. Он пожалел меня, бедненького, предложил «болеутоляющего». Пиво.
Пиво я иногда пил. Раньше, в школе, Андрей запрещал. Я и сам не люблю алкоголь, мерзкий вкус.
Думаю, главной сексуальной фантазией Крокеда была некрофилия. Когда я уже не мог пить, он вливал мне алкоголь в горло насильно. Оставалось или глотать, или захлебываться. В сознание прийти он мне не позволял. Как я потом узнал – трое суток. Даже в туалет не отвел ни разу, сволочь.
Галлюцинации. Опять. В тяжелом алкогольном бреду – галлюцинации. Хорошо, я ничего не помню, кажется, мне виделось опять что-то кошмарное.
Очнулся я в больнице, под капельницей и с загипсованной рукой. Вечером меня забрал Филин, и мы уехали из этого городка. Я опять живу в его купе. А Крокед пропал».

«Филин опять меня выставил, но на этот раз вполне мирно. Он живет с девчонкой, увязавшейся с нами после очередного концерта. Ее зовут Стефания, и она говорит, что Филин очень ласковый. Стеф призналась мне, что ей пятнадцать, и на самом деле – она Наташа. Теперь я знаю как это, когда волосы на голове шевелятся от ужаса. И она для меня шпионит за Филином.»

«На репетиции Коля-барабанщик разнес себе голову. Выстрелил из отцовского револьвера, игра в русскую рулетку на этот раз оказалась для него не счастливой. Тем более – я проверил, надеюсь, никто не заметил, барабан револьвера был заполнен полностью. Ударные испорчены. Кое-что мне удалось спасти, но не все. Вчера целый дел чистил литавры от кусочков его мозга»

«Стеф пропала. Оставила сумбурную записку, что уехала домой, к родителям. У нее нет родителей, она из детдома».

«Нового барабанщика зовут Петя. Он наркоман. История с Крокедом повторилась, только во сто раз хуже. Не знаю, что за дурь Петя себе колет, но ему вдруг захотелось поделиться счастьем, а то, что мне такого счастья не надо, его не интересовало. За то я теперь умею делать уколы так, что совсем незаметно.
Галлюцинации. Опять. Очень яркие, неотличимые от действительности, смерти. Смерть, смерть, смерть – я смотрю на человека и вижу его смерть. В зеркало не смотрюсь – страшно. А еще я начал курить. Странно, но успокаивает. Если я не хочу делать укол сам, Петя делает мне его насильно».

«Никогда не думал, что бывает так больно. Мышцы, суставы, выворачивает, постоянные, невыносимо резкие судороги. Но больнее всего – пальцы. Гипс я снял, но они плохо слушаются, а сейчас выворачивает каждую фалангу. Чтобы не кричать кусаю подушку. Я лежу на второй полке, поезд медленно едет куда-то, длинные желтые пятна света ползут по купе. У меня ломка, и я, все равно, самый счастливый человек на земле. Никогда и ни за что я не прикоснусь к наркотикам. Я должен сохранить разум, потому, что должен выяснить, кто убил моего брата.
Галлюцинации. Я видел, как они все умирали. Один за одним. Все, даже девочки из подтанцовки. Молодыми. Кажется, больше ни одной смерти я не выдержу.
И я знал, как Петя умрет. Меня это даже не удивило почти. Не знал когда. От передоза. Я сам его убил. Нет, не так. Я сделал укол, и в шприце было именно столько, сколько он мне показывал, должно было быть. Может быть, он укололся раньше сам. Может быть, он настолько пропитался этой гадостью…
Он умер на мне.
Нет, я вру. Я обещал никогда себе не врать, иначе запутаюсь в иллюзиях и недоговорках, и ничто меня не спасет. Я вру. Невозможно даже такое писать.
Он умер, когда был во мне. И на мне. И чуть не задушил меня, когда бился в конвульсиях.
Филин сказал, что с телом все уладит, и «никто не узнает, что это ты его убил». Я смеялся».

«Филин запретил мне уходить с послеконцертных банкетов. Я так и не научился плакать. Очень хочется иногда. Им даже нравиться, когда мое тело сводят судороги и когда я задыхаюсь.
Обнаружил у себя на шее татуировку с монограммой Филина. Он ставит ее на все свои вещи – от носков до гитар.»

«Живу в купе Дирреза. Это бас-гитарист. Он куда-то постоянно уходит и у них странные разговоры с Филином. Опять о деньгах.
Я был уверен, что один из убийц – Филин, и вцепившись в него можно выследить двух оставшихся. Подслушал разговор Филина с Таней. Она хореограф, с нами не ездит никогда, всегда отдельно. Так вот, она плакала и просила его позвонить следователям и признаться, что в то время они были вместе. Филин орал. Получалось, все здесь обеспечивают друг другу алиби – по кругу, а Таню каким-то образом забыли. А еще Филин сказал, чтоб она расслабилась, и никто ее больше дергать не будет. Что, черт возьми, здесь происходит?»

«На узловой станции, пока перецепляли наш вагон Таня и Ира, я ее не знаю почти, она тоже из подтанцовки, пошли в кафе. Кто-то сломал Ире шею. Сказали, местный маньяк. Таня ходит сама не своя, пытался с ней поговорить, не получилось. Обозвала меня шлюхой».

«Звонил Люде, невесте Андрея, хотел узнать у нее как родители. Сказала, что в порядке. И сказала, что хочет меня срочно видеть, я назвал город, где у нас следующий концерт».

«Пока «Кревз» выступали, сидел в зале. Не могу больше. Не выдерживаю. Это невыносимо. А Люда все-таки приехала. Я так рад был ее видеть. Она меня не заметила, шла к сцене так целеустремленно. Потом кто-то ее окликнул, она, похоже, увидела знакомого – улыбнулась ему. Я не понял, как завязалась драка. И она бросилась разнимать. ЗАЧЕМ? – у меня в голове не укладывается.
Люда надела бело-зеленое платье, очень открытое. Кажется, я кричал, когда у нее из шеи хлынула кровь. Она еще немножечко постояла, нашла меня взглядом и упала. Потом мне сказали, что это несчастный случай – ребята дрались, а ее задели краешком ножа. Но за то – артерию. Я не смог пробраться к ее телу, началась давка, до сих пор болят ребра.
Ушел с концерта в отель, хотел найти Таню. Нашел. В ванной, голую, плавающую в собственной крови. Смалодушничал и сбежал.
Диррез потом говорил, что Таня пыталась сделать себе аборт штырем от душа.»

«Они убивают людей. Я не могу понять, почему еще жив. Я буду следующим»

«Людина смерть получила огласку, а «Кревз» стали еще популярней. Когда Филин вышел на следующем концерте и сказал, что это выступление – последнее, я думал он шутит. В финале он неожиданно спел «Тонкие цепи зла». Намек. Кому? А потом исчез, вещи Филин сложил заранее.
Деррез собрал нас всех и объявил, что тур закончен, в связи с постыдным бегством солиста. Но все неплохо постарались, и мы заработали изрядно денег. Потому, он приглашает всех на свою дачу – праздновать. И думать что дальше.
Он думает, что я что-то знаю. Или догадываюсь. Подозревает меня. Ехать «праздновать» я не мог отказаться. И не хотел. Я был в ужасе: тур закончился, а я ничего не выяснил.»

«Дача оказалась настоящим замком. Четырехэтажным, с огромным холодным подвалом. Меня опять напоили до беспамятства, и очнулся я уже здесь, в темноте, среди каких-то ящиков и паутины. В маленькой ржавой клетке в подвале. Подсветки часов хватило ровно на двое суток. Скорее всего, меня убьют в этом месте. Странно, но не страшно. Обидно очень. Я должен был узнать, кто виновен в смерти Андрея – получалось, что все, и никто. Так и не узнал.
Перед тем, как погасли часы, сверху я слышал разговор и шаги. Деррез спорил с кем-то, голос я не разобрал, слишком тихо говорил человек. А Деррез отвечал, что он не убийца, и убийцей становиться не собирается. Обо мне говорили, наверное. Я расстроился. Значит, не Деррез. Кто? Кто?
Темнота пришла и смыла остатки моего разума.
Опять ужас, опять галлюцинации. На этот раз все хуже, страшней. Мне казалось, что этот гигантский дом вот-вот обрушиться на меня, завалит, сожмет, и это действительно происходило. Что-то сдвигалось во тьме – невыносимо тяжелое. Или это сдвигалось мое сознание?
Я просидел в подвале еще семь суток. Позже посчитал.
Одна из галлюцинаций оказалась особенно странной: шорох, и – ослепительный свет фонаря, открылась невидимая дверь, и кто-то вошел в мою тьму. Люди. Вооруженные, в камуфляже, и их много. А еще я видел себя – тощее грязное нечто в проржавевшей насквозь клетке. Узник замка Иф, твою мать. Я-ненастоящий не испугался. Сказал простуженным голосом, чтоб эти шли куда шли, но, если не сложно, оставили ему фонарь. Фонарь мне-ненастоящему оставили. Похоже, решили, что окончательно свихнулся.
Они ушли в один из коридоров, а потом, путь преградила решетка, замка на ней не было, и как обойти – неизвестно. Разве что выламать. Между решеткой и потолком – полуметровая щель. Я удивился, когда высокий отдал другому винтовку и… полез по стене. Как человек-паук. А потом – по потолку. Поднырнул под решетку… и его разорвало на части. Ослепительная вспышка света, грохот, кровавые ошметки. Почти одновременно – взрывы по всем коридорам. Тех, кого из пришедших людей не разорвало, завалило стенами. И я видел себя. Как вспыхивают коробки, на которых я сидел. Медленно-медленно. Как распадаются, подброшенные взрывом. И опять – куски мяса, но только уже – моего.
А потом – все повторилось. Ослепляющий свет, люди в камуфляже. Но не было меня-другого, был только я. И я сказал тому высокому, чтобы по потолку не лез, потому, что здесь везде взрывчатка и там заминировано. Нужно было видеть их глаза.
Меня взяли с собой и вывели из подвала – тем же путем, что они и пришли, через туннель с пустыми шкафами. Я думал это еще одна галлюцинация. До сих пор не верю.
Дом оказался пуст. Меня оставили там умирать, Деррез действительно не хотел марать руки. И, приготовил моим спасителям теплый прием. Кто они такие – до сих пор не знаю. Джонс сказал, что Интерпол. Сейчас – все равно, я любой глупости верю. Очень хочется спать. Обидно, никогда не летал в самолете, и – уснуть.»

«Джонс, это тот, что умеет лазать по стенам. Меня заставили лежать под глюкозой, и Джонс травил всякие басни, отвлекая меня, потому, что меня трясло из-за иголок. Спрашивал, как я в такую гадость вляпался. Я ему по секрету сказал, что я сумасшедший, и мне все можно. Он долго смеялся. Потом толкнул лекцию про ясновидение и паранормов. Я не дослушал, уснул.
Два дня провел дома, не выползая из своей комнаты. Мама устроила истерику по поводу того, как много я пропустил занятий в школе, и экзамены, и мне теперь нужно оставаться на второй год. Джонс успокоил ее, предложив отправить меня в какой-то колледж. Отец долго допытывался, сколько это будет стоить, а я, пока они были заняты, стянул из сахарницы ключ и заперся в спальной брата. Здесь все так же.»

 Отправлено: 02.04.09 20:08. Заголовок: УУууууу...Народ, вы ..

УУууууу...Народ, вы пылающию комнату выставите, а? А тиамат - это вообще святое!!!!
Дарт Валери:Порнуха про эльфов должна быть возвышенной!
Тиамат: Порнуха про эльфов должна быть...!
Читатели: Порнуха про эльфов!!!!!

 Отправлено: 02.04.09 23:02. Заголовок: *шаркнул ножкой* а п..

*шаркнул ножкой* а почему бы и не рисунки?) мэйд бай ми)
если что, еще подкинет..второе, кстати, колраб.
http://s59.radikal.ru/i165/0904/e8/a62f29c095e9.jpg
http://s42.radikal.ru/i097/0904/c6/107c02d3c857.jpg - большое. почти 500 кб.

 Отправлено: 03.04.09 04:38. Заголовок: Ольга Садей, "Пр..

Ольга Садей, "Предновогодняя история" (продолжение)

Когда я проснулся, давно уже прошло время и завтрака, и обеда, но Аня, загадочно улыбаясь, принесла мне и Лене туго набитые пакеты с едой. Когда я строго поинтересовался, от кого это (я точно знал, что мне никто не стал бы носить передачи в больницу), она только улыбнулась и покачала головой. А Леня сидел на моей кровати, расширившимися глазами глядя на нас и прижимая к груди пакет. Тоненький, почти прозрачный, он откровенно радовался доброжелательности со стороны персонала. И, уходя на таинственные процедуры (я давно уже был здоров и находился здесь потому как), сиял, как начищенная медная монетка. Аня, у которой закончилась очередная смена, сидела со мной в палате и делилась новостями. Снова приходила мать Лени, но охрана не пустила ее даже в холл; меня обираются выписывать... Я расстроился: за два месяца в больнице я успел привыкнуть и к запаху, и к малоприятному виду, и к общей атмосфере. Дома было едва ли не хуже. Аня посоветовала завести кошку, а еще лучше - девушку, и посмеялась в ответ на мою реплику о том, что лучше уж я Леню к себе заберу.
Отсмеявшись, она вздохнула:
- А ведь ему и вправду идти некуда... Его два раза из петли вынимали, вот теперь вены. Боюсь, если мы его отправим домой, то в следующий раз мы не успеем, и все. Мать его ненавидит, отец презирает...
- Я один живу, - я пожал плечами, устраиваясь поудобнее. - Я и на самом деле могу его забрать.
- Тебя не пугает то, что он... - Аня повела плечами. - С мужиками?
- Ань, не смеши меня. Ты же сама мои рассказы набираешь...
- Да, твоя правда... Нет, Олег, ты серьезно?
- Более чем. А когда его выписывают?
- Его - нескоро. Сначала будем долечивать его шрамы, потом у психолога... Потом - как будет, куда идти.
Девушка понуро опустила голову, теребя в руках молнию курточки. Молчание в палате нарушалось разве что только мерным гулом стоящих в коридоре приборов, да тихим дыханием... Аня не поднимала глаз, мне просто не хотелось говорить. В самом деле, я был бы не против того, чтобы забрать Леню к себе. Он добрый, отзывчивый паренек, просто ему пока что не везло.
Предмет моих мыслей появился в палате как всегда неожиданно. Замер у двери, прижимая ватку к сгибу локтя, вопросительно глянул на меня: "Что-то не так?" Я мотнул головой: "Все нормально". Аня обернулась, улыбнулась Лене:
- Все хорошо?
- Да, конечно.
Его тихий, бесцветный голос был уже привычен. Он редко говорил с какими-то другими интонациями, как будто всегда сомневался, а стоит ли вообще говорить что-то. Меня это расстраивало, но Леня об этом не знал; ни к чему ему было это знание. Он не выказывал ко мне особого расположения, так что я сомневался - примет ли он предложение на счет переезда ко мне...
Оставив Леню в палате, мы с Аней вышли в коридор - договорить: Лене слышать нашу беседу было не обязательно. Аня говорила, что он только обрадуется, что он под любым предлогом стремится побыть подольше вдалеке от отчего дома, хотя уехать далеко и надолго не может. А почему - Аня не объяснила, хотя явно знала.
Мы долго еще проговорили о всякой ерунде, и напоследок Аня посоветовала мне наблюдать за Леней: ей казалось странным его безразличие. Но, когда я пришел, Леня, как мне показалось, спокойно спал, а на полу возле кровати были разбросаны распечатки моих рассказов с какими-то пометками шариковой ручкой на полях. Когда я поднял один лист с пола, Леня, не открывая глаз, перехватил мою руку:
- Зачем?
- Посмотреть, - я присел на корточки перед его кроватью, разглядывая его лицо. Спокойное, только чуть подрагивают ресницы, доказывая, что их обладатель отнюдь не путешествует по царству Морфея. Его пальцы пробежались по моему запястью, заставляя выпустить листки.
- Не надо.
- Почему?
Он пожал плечами, открывая один глаз. И снова это ощущение, что меня просветили рентгеном, выявили все подсознательные мысли и пришли к выводу, что это не самый плохой вариант. Светло-серые, стальные глаза с более темной каемкой по краю радужки, поблескивающие в солнечном свете.
- Потому что не надо.
- Ладно, - я высвободил руку. Он немедленно закутался в одеяло, снова закрывая глаза.
- Спасибо.
Я забрался на подоконник, подтянув к груди колени. За окном снова кружились хлопья снега, отголоски недавней метели: была уже середина декабря, до Нового года оставалось семнадцать дней. Наши с Леней тумбочки стояли почти впритык к подоконнику и батарее, и между деревянной стенкой и "гармошкой" проходила как раз моя нога. Леня дремал, свернувшись в клубочек, - так, что было видно только его нос и пальцы рук, сжимающие одеяло.
Мысли роились подобно снежинкам, падающим на подоконник. Не хотелось домой... Хотя я и "исправился", тем более что Аня, помнится, принесла мне множество возмущенных отзывов на мое замечание о возможном уходе из жизни, но было как-то серо, тускло... Я обязательно изменю свою жизнь. Только вот как?
Леня завозился, переворачиваясь на другой бок, и я уже не видел его лица. Жаль. Он очень красивый, был бы еще не таким тощим - цены б ему не было.
- Олег.
Сначала я подумал, что мне показалось, но он снова позвал меня, не откидывая одеяла. Я вновь присел на корточки перед его кроватью, опираясь локтями на самый край простыни.
- Да?
- Ты вправду выписываешься?
- Да.
- Жаль... То есть хорошо, конечно, - он торопливо поправился. - Но... Мне не хотелось бы, чтобы ты уходил...
Я коснулся пальцем кончика его носа:
- Я буду тебя навещать.
- Я вовсе не это имел в виду! - он сердито вскинулся. Я рассмеялся, садясь рядом с ним. - Что? - прозвучало почти обиженно.
- Ты такой забавный, когда злишься.
- Олег!
- Да?
- Не дразнись!
- И в мыслях не было!
- Олег!
Честно признаюсь, мне нравилось, как он произносит мое имя. Чуть-чуть картавый звук "л", который звучал похожим на "в" и "й" одновременно, немного невнятное "р"... Это не отталкивало, напротив, становилось его изюминкой, отличало его от других и безумно мне нравилось. Он замер, когда я погладил его щеку, только светлые глаза едва заметно потемнели.
- Олег?
- Да?
Леня сидел с таким лицом, что меня снова разобрал смех. Про такое говорят "и хочется, и колется" - ему нравились мои прикосновения, я это видел, но он был не рад этому, напротив...
- Олег... - тихо. - Если это для тебя всего лишь сюжет очередного рассказа... Не надо.
- Да нет, - я пожал плечами, задерживая пальцы у его уха. Сегодня - я только что заметил - он вставил в мочку ушка сережку, крохотный прозрачно-зеленый "гвоздик". Ему идет... Камушек блеснул в рассеянном свете, когда он всем телом потянулся за моей рукой. Покраснел, снова замирая:
- Олег...
Я усмехнулся, привлекая его к себе. Вспомнил давние слова Ани, как наяву: "Он легко влюбляется. Будь с ним осторожен, не разбей ему сердце". И мой демонстративно равнодушный ответ: "Еще кто кому что разобьет". А теперь это самое сердце билось через двойной слой кожи и ткани и грозилось выпрыгнуть из груди. Он прижимался ко мне, пряча лицо у меня на плече, и тонкое тело чуть вздрагивало в такт биению сердца, как будто отсчитывая доли мгновения. Только непонятно, до чего.
- Потом, после выписки... Ты придешь ко мне? - мне показалось, что я сказал это почти мысленно, но он услышал. Кивнул, прижимаясь ко мне крепче:
- Если ты позовешь.
- Я зову сейчас.
- Тогда я приду.
На ужине мы сидели в разных концах немалого зала, но как только он пришел в палату - я вернулся раньше, - он юркнул ко мне под бочок, пряча смущение в темноте под одеялом. Костлявый и жилистый, он мерз гораздо больше меня и по вечерам хотел только согреться, пусть и в моих объятиях. Только впервые он пришел так быстро и так явно демонстрировал свою цель. Поселенный за время ужина старичок-сердечник удивленно наблюдал за тем, как он устраивается рядом со мной, причем я при этом молча улыбаюсь. Он затих почти сразу, а я еще долго полулежал, строча в тетрадочку очередную зарисовку. Эта обещала быть гораздо длиннее, чем предыдущие...
Моя последняя ночь в больнице. Надсадное дыхание соседа разрушало привычную уже тишину: Леня дышал почти неслышно, и я частенько пугался, думая, что с ним что-то случилось, когда угадывать его дыхание приходилось исключительно по едва уловимым движениям одеяла. А сейчас он дышал мне в ключицу, а я обнимал его, как любимую игрушку; он не возражал. Спать хотелось меньше всего, однако ничего другого не оставалось. Давно прошел вечерний обход, ушли все, кроме дежурного врача, сопел в две дырочки новый сосед и мерно дышал Леня, пригревшийся в моих объятиях. За окном бесновалась вьюга, и непогода грозила затянуться, однако мне почему-то было, мягко говоря, наплевать. Неожиданно острый больничный запах не перебивал чуть терпкий, но приятный запах Лени. Пахло апельсином, немножко лавандой и медом... Тонкое тело чуть вздрагивало в такт биению сердца. У него, похоже, были действительно какие-то проблемы с сердцем - я слышал его стук даже на расстоянии около метра. А уж так, когда его "моторчик" отдалялся только тонким слоем кожи...
Я судорожно сглотнул, обещая сам себе: я выдержу.
Только вот что я выдержу?
То ли долгие недели без него, то ли... То ли то, что как раз таки без него мне будет невыразимо больно существовать.
Ха. Перевоспитавшийся самоубийца-неудачник, называется! В самом деле, я глубоко жалел об этой попытке. Так легко вдруг стать оптимистом, если появляется цель в жизни... Вот она, дремлет рядом. Леня. Леонид Рябов, если не ошибаюсь... А ведь я тоже Рябов. Олег Вячеславович... Забавно...

Лега
плагиааат) (я про пьянку)
Написано хорошо, особых косяков не заметил, но читалось тяжеловато...

Арно Стюарт
Я всегда говорил, что ты потрясающе рисуешь!

 Отправлено: 03.04.09 08:08. Заголовок: Это нечаянно)), пьян..

Это нечаянно)), пьянка.))) Очень уж мне понравилось как звучит))
Предновогодняя история классная)).

 Отправлено: 03.04.09 11:08. Заголовок: Алексей Воронской до..

Алексей Воронской домо)) ^^ няяя, хочу потом с тобой поиграться! я сказал "ня?" Оо

 Отправлено: 03.04.09 11:14. Заголовок: Ольга Садей, "Пр..

Ольга Садей, "Предновогодняя история" (продолжение)

То, что все-таки заснул, я понял только когда проснулся. Леня все так же лежал, хотя давно уже проснулся; старик (деда Вова, как он попросил себя называть) убрел куда-то на свои процедуры.
- Доброе утро, - Леня выдохнул это почти мне в грудь. В палате горел верхний свет, а за окном все так же кружились хлопья снега.
- Доброе. Ты как?
- Хорошо...
Он подтянулся, едва не свалившись с кровати, и снова замер, натянув одеяло до самого подбородка. Нам приходилось прижиматься друг к другу на этой узкой односпальной кровати, явно не рассчитанной на то, чтобы вместить двоих, пусть и худых, взрослых мужчин. Да, как бы мне не хотелось называть Леню мальчиком, он все-таки мужчина... Он ненамного младше меня. Ну, как... Лет на шесть. Сейчас мне не кажется, что это много.
Он улыбался, исподлобья глядя на меня, И что-то было в этой улыбке дьявольское, притягательное... Как будто из тела худенького паренька с едва зажившими шрамами на руках на меня смотрел лукавый и добрый ангелочек, волей судьбы заброшенный в тщедушное земное тело. Сероглазый ангелочек.
- Олег, - он повел плечами, привлекая мое внимание. - Ты еще останешься на завтрак?
- Не знаю.
- Останется, - наши с Аней голоса прозвучали одновременно. - Выписка после обеда. Пока что ты, Олег, можешь собрать вещи. Доброе утро, мальчики, доброе утро, Владимир Сергеевич, - медсестра поприветствовала нашего соседа по палате, прогуливающегося по коридору.
- Здравствуй, внучка, - тот важно кивнул. Аня поправила полы халата и села на свободную кровать. Скоро их, свободных, снова станет три... А потом, быть может, палата заполнится. Только меня здесь уже не будет...
Нет, я все-таки заведу кошку. Или собаку. Сначала уточню, нет ли у Лени аллергии на что-нибудь...

Аллергии у Лени не было, зато было жгучее желание вырваться из пропахших хлоркой и лекарствами стен больницы. Он отчаянно завидовал мне и в то же время столь же отчаянно радовался за меня. Это выражалось в каждом его взгляде, в каждом движении, в каждом слове. Однако я, выходя за пределы больничной территории, долго еще видел его фигурку в окне нашей палаты. Шестое окно справа на третьем этаже. Тоненькая фигурка сероглазого ангелочка по имени Леня.
Домой я заглянул только для того, чтобы взять деньги. Как оказалось, Аня несколько раз наведывалась сюда, прибиралась, о чем свидетельствовали записки на кухонном столе. Естественно, в холодильнике было пусто, и к списку дел на сегодня прибавился еще один пунктик: купить продукты.
Сначала - на работу, выяснить, что там как. Оказалось, что все было в полном порядке, больничный. правда, не оплачен, но моих запасов хватило и на оплату лечения, и осталось на жизнь. Сообщив, что я снова здоров и готов выходить на работу, я поехал на Птичку за зверком. Однако до рынка не доехал, или, если быть более точным, не дошел...
Домой я вернулся с пакетами еды для себя и нового питомца: взрослого, потрясающе ласкового кобеля-спаниеля, названного Динем за звонкий лай и умные темно-карие глаза. Динь дал себя помыть, вытерпел все процедуры вроде чистки ушей, зубов и обрезания когтей, быстро съел свою порцию ужина и устроился спать на кресле в зале, куда я обычно скидывал вещи. Ближе к ночи позволил надеть на себя ошейник, поводок и чинно прошествовал на прогулку. Золотистая шерсть оказалась мягкой, а Динь - очень аккуратным и ответственным. А еще он не трогал кошек. Совсем. Золото, а не пес!
На следующий день я добросовестно пошел на работу и (славься, мое доброе начальство!) после нее успел зайти к Лене в больницу. Охранник Артём приветствовал меня как старого знакомого и шутил, что, мол, мне не терпится попасть обратно. А Леня обрадовался, как будто получил долгожданный и очень дорогой подарок. Дед Вова долго и нудно рассказывал о своем боевом прошлом, и что-то мне подсказывало, что Леня обрадовался еще и потому, что теперь ему предстояло слушать эти лекции о прошедших временах не в гордом одиночестве...

Дни летели подобно деревьям, проносящимся мимо скоростного поезда. Казалось бы, только недавно я был в жесткой депрессии, пытался покончить с собой... Потом – больница, Леня, выписка, работа, новые контракты, новая должность – художника-оформителя в крупном издательстве; Динь, снова Леня... Я заходил к нему каждый день, пытался расшевелить и его. У меня не было времени грустить, хандрить, новая работа захватывала целиком. Плюс ко всему – вдохновение вернулось и ударило по репе большой кувалдой идей, и рассказы рождались буквально в подземных переходах, в метро, автобусах, троллейбусах... Леня читал, редактировал, высказывал свое мнение, выдавал «пряники» и бил «веником».
Его выписали за два дня до Нового года.
Он не сказал об этом... Узнал у Ани мой адрес, пришел и сидел под дверью, а изнутри скулил Динь. Я рассказывал Лене о том, что после работы обязательно забегаю домой, проведать Диня, а потом уже еду к нему, и он воспользовался этим. В стареньких джинсах и пуховике, в котором от теплой зимней куртки одно название, он примостился на коврике и, похоже, все-таки уснул.
- Леня? – я остановился за три ступеньки до своей площадки, изумленно глядя на него. Динь, услышав голос хозяина, коротко гавкнул; сероглазый ангелочек проснулся. Подтянулся, сдвинув ногами соседский коврик, сонно посмотрел на меня... Вскинулся, приходя в полное сознание, как только увидел мое удивление.
- Здравствуй...
- Почему ты не позвонил? – кажется, это прозвучало почти зло, потому что он сжался, плечи поникли.
- У меня не получилось... Я не вовремя, да? Тогда ладно, я пойду...
- Куда ты пойдешь, ангелочек... – я в два шага преодолел разделявшее нас расстояние, обнял его, прижимая его к себе. Он вздрогнул, расслабляясь, несмело обнял меня в ответ. Динь снова гавкнул, и я высвободился из его объятий. – Так, подожди минутку, в дом зайдем...
Леня последовал за мной, ахнул, увидев Диня, присел на корточки перед прыгающим псом, что-то восторженно залопотал. Динь вилял хвостом и радовался, как будто в дом пришел его самый лучший друг, пока я раздевался и ставил разогреваться приготовленный заранее ужин. Оттащить Леню от Диня было не самым простым делом...
- Лень, - наконец-то я усадил ангелочка за стол. Он поправил длинные рукава рубашки, сглотнул.
- Неудобно сейчас себя чувствую...
- Да ладно тебе, не грузи себя этим. Ешь. Динь, фу!
- Его зовут Динь? – Леня наклонился, погладил скачущего вокруг стола пса. Динь снова восторженно завилял хвостом, напрашиваясь на ласку. – Какой красивый...
Он раскрепостился часа через четыре. Освоился, выгнал меня с кухни, отправил заниматься своими делами... Что-то готовил, убирался. А когда я, выгуляв Диня, вернулся домой, на пороге забрал у меня пса и понес его мыться.
На следующий день я ушел рано, он еще спал. А когда я пришел, уже вечером, то не узнал свою квартиру... Вылизанная до блеска, она напоминала гостиничный номер, только ни одна гостиница не может быть столь уютна. Снова с кухни доносились какие-то более чем соблазнительные запахи, да накормленный и расчесанный Динь встречал у порога с приветливым лаем. А Леня, одетый в мои старые джинсы, футболку и какой-то трогательный светло-зеленый передничек с ромашками и сидящими на них мишками Тедди, стоял у дверного проема, ведущего в кухню.
- Здравствуй! К тебе приходила некая Лиза, попросила передать, что ты сволочь и что она больше не твоя девушка.
- Она ею и не была никогда, - я вздохнул, снимая пальто. – Завтра я буду дома. И завтра Новый год... Говорят, как его встретишь, так его и проведешь.
- Я не против того, чтобы провести его с тобой.
Более чем двусмысленная фраза, учитывая то, как переворачивалось сердце, когда я его видел. Сероглазое солнышко, ангелочек... Я не мог поверить, но я, похоже, влюбился. Было сложно поверить в то, что он был рядом, как и в то, что недавно я его не знал...
Я сглотнул, облокотился на стену. Леня стоял в паре шагов от меня и, похоже, тоже не знал, что делать дальше. Я так хотел, чтобы он был рядом, и вот – он здесь, а я растерялся, как ребенок, и боюсь даже притронуться к нему. Однако я прекрасно знаю, что он не станет напрашиваться на ласку: он скорее будет молча страдать и пытаться не думать о том, что могло бы быть, будь он менее... Горд, что ли.
- Лень.
Он вскинул голову на звук моего голоса, выпуская измятый край фартука. Динь убежал куда-то в зал, и, похоже, устроился на диване... Вообще-то я его за это нещадно ругаю, но в этот момент поведение пса было уже несущественно.
- Иди сюда.
То ли шаг, то ли падение – и он стиснул меня в объятиях, пряча лицо у меня на плече. Быстро-быстро билось сердечко, да чуть подрагивали плечи...
- Олег... Что ты делаешь?- почти удивленно и совсем близко. Я только крепче сжал его в объятиях, вдыхая запах его волос. Мой шампунь, но с какими-то незнакомыми нотами... Леня, малыш, ангелочек... Сероглазый ангелочек.
- Олег?
- Да?
Он едва заметно вздохнул.


Лега
благодарю! =) Автору всегда приятно слышать подобное.

Арно Стюарт
Да! Ты сказал это! *_*
Сыграем) Как только Максом ответишь мне, так и тут сыграем) Раз уж у тебя Инет подчинен...
А я все равно сейчас малёк занят...

 Отправлено: 03.04.09 13:02. Заголовок: http://ojournal.naro..

http://ojournal.narod.ru/fiction/anlit/anlit.htm - тут "пылающая"
а выставлять без разрешения автора не буду...
XDD

 Отправлено: 03.04.09 13:37. Заголовок: Спасибо, Александр)..

Спасибо, Александр)

 Отправлено: 03.04.09 15:30. Заголовок: Натан Рал ГДЕ? ГДЕ 5..

Натан Рал ГДЕ? ГДЕ 5-АЯ ГЛАВА?